Сколько бы лет тебе ни было, рядом с мамой ты всегда чувствуешь себя маленьким ребенком. Это пространство, в котором ты, не отдавая себе отчета, обитаешь всегда. Это свет, которого ты не замечаешь, потому что он есть. Всегда. Это — связь, которую не могут прервать никакие расстояния. Даже время. Это любовь, которая никогда не заканчивается. Мы вечно мчимся, решаем проблемы, бежим, не чувствуя земли под ногами, зная, что в нашей жизни есть пристань, где тобой живет мамино сердце. Здесь тебя ждут любого, что бы с тобой ни случилось. Здесь твой кров, здесь тебя берегут от всех печалей и бед, здесь ты можешь отдышаться от своего бесконечного бега, чтобы вновь набраться сил и жить дальше — в любви…
Что ты помнишь об этой пристани?…
…Ты был маленьким мальчиком, когда она вела тебя в садик, и было скользко, и она упала и, ударившись головой о лед, потеряла сознание. Ты ползал вокруг нее и плакал, потому что было страшно остаться без маминой защиты. А подоспевшие люди радовались, что мальчик не повредил себе ничего — какой хороший мальчик. И только потом кто-то догадался побеспокоиться о маме. И она пришла в себя… Ты чувствуешь счастье…
…Потом ты был всегда где-то, но ты знал, что у тебя есть дом, где всегда тебя ждет мама. Она ждала тебя. Она всегда все понимала и всегда тебя прощала.
Отец был строг и великодушен, а она была доброй и мудрой. Но ты никогда не задумывался о том, что она мудрая, ты просто ее любил и знал, что она любит всех вас. И родителям окружающие говорили: «Вот какие у вас хорошие дети!». А отцу говорили о маме, что она ангел. И ты знал, что она ангел, но никогда не задумывался почему. Вернее, пока не повзрослел, не задумывался. Но потом ты понял, что это правда. Сердцем понял…
…Она помогала другим людям, просто потому, что не могла иначе. Ты же просил ее позаботиться о себе, и она с улыбкой обещала заботиться. Она тихонько отдавала деньги солдатам и студентам, потому что ее сыновья тоже были где-то вдали от дома, в надежде, что и им, может быть, тоже поможет чья-то мама. Она часто плакала, когда ты уезжал, и плакала, когда ты возвращался. Плакала вовсе не потому, что была старенькой, а от сильного чувства нежности, тревоги, любви — материнского чувства. Ты жалел ее, но не понимал ее — потому что был уверен, что ты всегда вернешься, и она всегда будет. Так и было. Ты всегда был где-то вдали от нее, а она всегда была там, куда ты возвращался. Она была в твоем сердце. Или твое сердце было с ней…
…Ты помнил ее лицо по студенческой фотографии и почему-то воспринимал ее именно такой молодой. Ты не замечал, как она старела. Она вставала раньше тебя, наверное, в три часа утра и готовила сумку в дорогу. Ты и не догадывался, что родители во всем себе отказывают, чтобы ты был счастлив. Только бы ты был счастлив. И ты действительно был счастлив, но не потому, что они себе во всем отказывают, а потому, что вокруг тебя была их любовь. Так было всегда. И ты говорил всем, что у тебя было счастливое детство, и вообще, что ты счастливый человек…
…Мама очень редко болела, потому что не имела на это права. Все ее трое мужчин беспомощно ждали, пока она выздоровеет. Ждали, обычно, недолго — она выздоравливала быстро и снова всем служила. Соседи и родственники тоже всегда ждали ее выздоровления — она была им необходима. Ее хватало на всех. Соседская бабушка, бывшая прокурорская жена, ходила к ней и жаловалась на свою жизнь, и мама всегда утешала, что не надо так убиваться. Мама останавливала пьяницу-соседа, который грозился убить бабку топором, «потому что та ведьма». И останавливала. И он успокаивался, хотя и ворчал недовольно. И потом, когда эта соседка умерла, мама сама ее переодевала и прогоняла тех, кто пытался разграбить старушкину квартиру…
…Все многочисленные родственники непрерывно жили в ее хрущевской квартире, потому что всем нужно было или учиться, или на работу устроиться. И они не понимали, зачем искать место для проживания, если оно здесь уже есть — у нее. И они все получали тарелку борща и ржаной хлеб, запах которого ты чувствуешь до сих пор. Пахнет мамой…
…Ты приезжал к родственникам в село вместе с родителями, и вы перекапывали, перепалывали все эти десятки грядок у всех родных — нужно было всем помочь. И так было надо. Ты работал и пыхтел, и, хотя тебе было мало лет, но ты и не мыслил, что нужно обижаться на эту работу, которая была кому-то необходима. Мама говорила, что так надо. Она не могла по-другому. Она не представляла, что может быть по-другому. Она была ангелом…
…Так и говорил о ней священник, после того, как спел красивым баритоном. Ему подпевали певчие — три румяных тетки. Был мороз…
И все было очень красиво. Все было по правилам. Но все было почти нереальным, как и бывает в таком случае…
Всем было очень холодно и пусто. Многим было очень страшно, и они плакали. Они плакали, потому что понимали, что, возможно, скоро придет и их очередь…
А ты стоял и только думал о том, что Бог не должен забирать ангелов на небо, пока они, ангелы, хоть немного не пожили для себя на этой земле…
…Отец Евгений все говорил, и говорил. Все молчали и плакали. Он говорил, что там, на небе, Богу нужны очень хорошие люди, и надо радоваться тому, что душа ангельская найдет свое вечное пристанище…
А ты плакал навзрыд.
Ты не соглашался с тем, что произошло…
Ты думал, что пусть бы она и не была ангелом и никому ничего хорошего не делала, но только чтобы она была жива…
…Люди вокруг не говорили о том, что она пожила свое и надо смириться…
Они просто смотрели на тебя и тоже доставали носовые платки, чтобы вытереть свои слезы… Вокруг все кажется нереальным… Вроде, был мороз и было холодно…
…Ты стоял и думал о том, что никогда не замечал морщин на ее лице и всегда считал ее молодой. Вспоминал, как конфузился и удивлялся, когда она просила тебя, как маленького, посидеть у нее на коленях. Ты смеялся и боялся ее придавить. И не садился, а гладил ее по голове и целовал в лоб. А она говорила, что счастлива, когда у тебя все хорошо. Счастлива…
А ты опять уезжал очень надолго и иногда забывал позвонить. Потом ты приезжал как ни в чем ни бывало, и просил сварить твой любимый борщ и пожарить рыбу… Она смеялась. Она была счастлива. Она тебе готовила, и обижалась, что ты так мало кушаешь… …У тебя всегда было очень много важных дел. Ты с гордостью рассказывал ей о своих успехах и скрывал проблемы. А она смотрела тебе в глаза, и говорила, что ты очень устаешь и надо отдыхать. Ты смеялся и отвечал, что это ей надо отдыхать и хватит выхаживать всех стариков на свете. Она говорила, что так надо, так Бог назначил…
…Она не была простодушной, ты никогда не подшучивал над ней — этим занимался отец. Он считал себя ее защитником и вспоминал о том, как он за ней ухаживал в молодости. У них были свои воспоминания. Были воспоминания, понятные им двоим. Двое — это как одно целое…
Они часто вспоминали сестер и братьев, которые пока еще были живы и стариков, которые уже ушли. И потом они говорили о том, что это так здорово — пожить рядом со своими взрослыми детьми теперь уже в свое удовольствие. А когда умерла ее двоюродная сестра, она сказала, что теперь ее очередь. И ты рассердился на нее за это и начал ругаться, а она спокойно сказала: «Так будет»…
…И потом ты забыл об этом и снова уезжал куда-то далеко, и снова откуда-то возвращался. Ты не всегда всматривался, и по-прежнему воспринимал ее лицо молодым, как на той студенческой фотографии… И как-то вдруг…
И вдруг ты увидел, что она тает и уходит. Как-то все неожиданно и невозможно…
Ты бросал все свои бесконечные дела. Ты объезжал всех врачей, но они не могли ничего сделать…
…Холодно. Или это в сердце пусто… Глаза смотрят вдаль — вглубь себя…
Ты стоишь на кладбище … с горы хорошо смотреть в даль. Но слезы у тебя на лице очень немужские, и они не дают хорошо рассмотреть, что там за снежной завесой…
Ты смотришь себе прямо в сердце…
Ты просишь маму простить за то время, которое не провел с ней…
Позвони маме… пока она жива.
